Вамик Волкан рассматривает ностальгию в контексте работы горя, с точки зрения ее связующего потенциала и интерпретирует ее как «связующий феномен». Задача горя заключается в том, чтобы осуществить внутреннюю работу, направленную на трансформацию репрезентаций внутренних объектов – обстоятельств или фигур, – ассоциирующихся с утратой (Volkan, 1999).
Результативность такой внутренней трансформации может быть различной.
А. Условно положительным результатом работы горя будет безболезненная частичная идентификация с внутренней репрезентацией утраченного объекта. Репрезентация такого объекта непротиворечиво встраивается в структуру индивидуальной памяти и его потенциал присваивается как элемент собственной идентичности. В силу этого обретается возможность взаимодействовать с данным объектом как элементом прошлого, и выполнять те адаптивные функции, которые прежде приписывались объекту утраты.
Б. Неудовлетворительным результатом работы горя можно считать полную бессознательную идентификацию с объектом утраты. В этом случае субъект, испытывающий горе, включает в свою бессознательную идентичность как положительные, так и отрицательные стороны утраченного объекта. Если до момента утраты по отношению к значимому объекту испытывались противоречивые чувства, скажем любовь и ненависть, то после его утраты подобные чувства начинают испытываться по отношению к самому себе. Как следствие, на этом фоне развиваются различного рода клинические симптомы психологической травмы утраты и депрессии.
В. Третий вариант трансформации объекта утраты связан с его превращением в высокофункциональный интроект. Такой интроект является объектным представлением, замещающим утраченного человека, обстоятельства или предмет, но человек не отождествляет себя с ним, как бы замирая в состоянии «вечной скорби». Поскольку не происходит ни полного, ни частичного слияния с объектом утраты, процесс горевания не завершается полностью и не наступает завершения «траура». Такое состояние удерживает человека на грани между успешным процессом завершения работы горя и риском погрузиться в депрессию.
Проявление интроецированного объекта, ассоциированного с объектом утраты, вне психики в реальном мире обозначается как «связующий объект». По сути, связующий объект – это экстернализированная версия интроекта. В качестве такого объекта может выступать любой предмет, прямо или косвенно указывающий или напоминающий объект утраты. В качестве объекта утраты может выступать человек, имущество, обстоятельства жизни или страна. Процесс горя касается утраты возможностей быть «там» и «рядом», а также возможности присутствия значимого человека в актуальном пространстве собственной жизни – в связи с его смертью или непреодолимостью по объективным причинам расстояния до этого человека. В качестве причин недоступности значимого человека (родители, дети, супруги) могут выступать политические обстоятельства (кризис/разрыв отношений между странами), финансовые (недостаточность средств), социальные (занятость на работе), семейные (болезнь кого-то из близких, забота о детях) или физическое расстояние (например, кто-то из близких или имущество находится на другом континенте). Иногда в качестве связующих объектов выступают те, которые принято называть семейными реликвиями – элементы одежды, украшения, иконы, книги, памятные предметы, фотографии: часы отца, икона бабушки, записная книжка мамы, игрушка ребенка. Связующий объект бессознательно соединяет образ или ментальную репрезентацию утрачено человека, страны, возможности с образом (репрезентацией) самого скорбящего.
В качестве объекта утраты может выступать страна. Она может быть утрачена в некотором своем прежнем качестве, например, когда мы понимаем, что прежней страны, такой, как она была некоторое время назад, уже нет и вероятнее всего не будет. Физически мы можем находиться внутри страны или в эмиграции, но, независимо от этого, мы понимаем, что утратили страну такой, кой она была прежде – до войны, по политического кризиса, до пандемии, до момента нашего взросления, до изменения нашего социального статуса. Это своего рода ностальгия, фиксированная на истории и исторической памяти, к которой мы причастны. Либо она может быть утрачена нами персонально в силу эмиграции в другую страну и стремления изменить свое будущее (ради самих себя и своей безопасности, ради личного комфорта и перспективности развития, ради детей). Существует закономерность, связанная с тем, что мотивация изменить свое будущее через эмиграцию в другую страну (и, фактически, в другой социум и в другую культуру) автоматически ставит под вопрос наше прошлое, связанное со страной исхода. Для того, чтобы организовать свое будущее на новом месте, нам нужно отказаться в той или иной степени от своего прошлого. Постепенно, если мотивация и понимание целесообразности эмиграции остаются стабильными, символический отказ от прошлого происходит. Но то, что мы называем ностальгией – это попытка удержать репрезентацию прошлой жизни в своем сознании, за которым стоят бессознательные привязанности, чувство незавершенности прошлого, печаль по значимым связям и фигурам. Связующие объекты в определенном смысле выступают замещающими объектами по отношению к тем, к которым сохраняется эмоциональная привязанность. Связующие объекты, соответственно, призваны смягчить или компенсировать боль утраты. В качестве таких объектов могут выступать любые, которые символически отсылают к опыту присутствия в тех места и в той стране, которые утрачены или недоступны в ближайшее время. Это могут быть фотографии, символические атрибуты страны (флаг, статуэтки, надписи), природные объекты, национальные атрибуты, элементы одежды, посуда, украшения.
Переживание ностальгической боли, независимо от характеристик объекта утраты – человек, имущество, страна – приводит к тому, что замещающему («связующему») объекту приписываются особые свойства, он начинает обладать особой «силой» и смыслом. Мы могли бы назвать такой объект фетишем, и по сути он таковым и является, с тем лишь исключением, что в нем не обязательно должен присутствовать эротизированный контекст. Но это фетиш в том смысле, в котором он отсылает к некоему иному контексту. И эта его функция способствует согласованию и упорядочиванию чувств, в том числе меланхолических, часть которых и выступает ностальгия. У. Питц (2019): «Фетиш обладает упорядочивающей силой, производной от его способности зафиксировать или записать уникальное событие, его порождающее так, что элементы, прежде разрозненные, объединяются в новую сущность. …Однако разрозненные компоненты, соединяемые благодаря фетишу в некую единую сущность, – не просто материальные фрагменты. Желание, убеждения и нарративы структуры, определяющие ту или иную практику, также закрепляются фетишем, зацикливаются на нем, так что его сила именно в способности повторять основополагающий для него акт образования сущности, объединяющей строго заданные отношения между определенными вещами, которые противном случае остаются разнородными» (с. 19 – 20). Разнородность, о которой здесь идет речь, касается в первую очередь фрагментов памяти, тех фрагментов, которые запечатлены в ней и связаны с событиями, обстоятельствами, объектами и фигурами прошлого. Фетиш, как замещающий объект, встроен в повествовательный контекст, и отсылает к прежнему опыту, сопряженному с глубокими переживаниями отношений, и связей – с местом, с людьми, с событиями, и в целом со временем пребывания «там» и «тогда» в «тех» обстоятельствах. «Связующий объект», выступающий формой фетиша, призван компенсировать ностальгическую боль утраты прошлого. Но если продолжить рассуждение несколько дальше и уйти в глубину ностальгической боли, точнее в ту глубину, которая скрывается за призрачной пленкой ностальгии, то мы окажемся в области неструктурированных желаний, рождающих столь же неструктурированные чувства и, в силу такой неструктурированности и оторванности от исходных объектов, они неспособны быть удовлетворенными когда-либо и в какой-либо приемлемой форме. Но желание, темни менее, не утрачивает своего потенциала, – несмотря на все усилия к его удовлетворению и на всю активность привычных психологических защит. Связующий объект в свою очередь выступает способом совладания с бессознательным желанием вернуться в прошлое, в материнскую атмосферу своей исходной страны или территории. Его основная функция в таком контексте заключается в структурировании ностальгического желания. В этом и заключается корень фетишистской фиксации на связующем объекте. – Часы отца. Икона бабушки. Мамина записная книжка. Чей-то дневник. Чьи-то серьги. Книга. Вырезанная из дерева статуэтка. Глиняная игрушка. Фотография. – Такой объект – это всегда нечто глубоко личное, чья «истина» и субъективная «подлинность» переживается как субстанциональное движение изнутри самости, из глубины субъекта, единство которого задано подчиненной ностальгическому желанию и боли телесной структурой, в ограниченную самостью морфологию, предметность материального объекта, всегда фиксированного во внешнем пространстве. Поэтому связующий объект в своей фетишистской данности всегда выступает часть расширенной телесности человека. И эта связь определяется условиями самости и опытом самотождественности человека своему опыту прошлого.
Связующий объект территориален – он может быть привязан к конкретной территории и иметь пространственный локус своего происхождения. Например, камень, взятый с вершины горы является символической копией этой горы и знаком ее постоянной актуальности; он обеспечивает трансляцию ее образа из прошлого в настоящее. Или раковина моллюска, взята с побережья, где семья провела последний совместный отдых перед вынужденным, вызванным войной, расставанием или переездом. Раковина выступает в этом случае знаком целостности семейной системы и знаком благополучного прошлого, которое превращается в мечту о будущем
Связующий объект историчен, поскольку воплощает в себе сумму опыта, отношений, событий – последняя и потому любимая чашка, оставшаяся от бабушкиного сервиза, конденсирует в себе значительный объем семейной памяти и служит основание для имагинативного и нарративного воспроизводства этого опыта. Как будто бы тени из прошлого воскресают каждый раз, когда в чашку наливают чай. Они составляют тот системный фон, на котором возможно создание будущего.
Связующий объект выступает способом воспроизводства и передачи ценностных кодов – в нем заключены идеалы отношений, событий, жизненный опыт человека, обобщенные смыслы. Такой объект всегда вызывает у человека сильный личный отклик.
В каждом такого рода связующем объекте, реализующем ностальгические чувства и фиксации, происходит соединение различных сущностей: событий, мест, людей, вещей, обстоятельств. В нем воплощается их совместное бытие («со-бытие»), то, что в категориальном аппарате Хайдеггера (1965) обозначается понятием Ereignis – это нечто, появляющееся в экзистенциальном поле зрения субъекта и указывающем на непрерывность персональной истории; это такого рода объект, который связывает периоды жизни и восстанавливает распавшуюся связь времен; и в этом же объекте звучит признание прошлого и признание принадлежности субъекта к этому прошлому. Как известно знание собственного прошлого и утверждение своей ценности в прошлом выступает фактором преодоления нарциссической травмы, которая актуализируется каждый раз в ситуации утраты – значимого объекта, связи, отношений или страны. Данное понятие указывает на вещь, которая обретает саму себя, т. е. свой смысл, значение и функцию, благодаря соединению в ее образе и морфологии прошлого и настоящего, фрагментов автобиографической памяти и осознания себя в настоящем – только здесь пребывающим и только теперь. Связующий объект является легитимным свидетельство «здесь-и-теперь» присутствующего субъекта, связанного также и с личными объектами прошлого. В некотором смысле присутствие связующего объекта – это форма заботы о своем прошлом, репрезентированном в воспоминаниях. Такой объект выступает средством удержания и актуализации воспоминаний. Распад реальности на событийные фрагменты и искажения воспоминаний требует такой заботы. Частью этого процесса выступает структурирование воспоминаний, восприятия (себя, других, актуальной реальности) и отношения (к себе, к другим, к актуальной реальности).
Возвращаясь к теории Волкана следует отметить, что поскольку ностальгический интроект выводится из внутренней психической реальности (эндопсихика) во внешнюю (экзопсихика), работа горя также проецируется вовне. В благоприятном варианте работа горя приводит к идентификации к «хорошей частью утраченного объекта», что укрепляет актуальную идентичность человека. Но в случае формирования неинтегрированого интроекта, выведенного вовне в виде связующего объекта, горевание может замещаться нескончаемой заботой об отношениях с объектом, выбранным в качестве связывающего. И тогда возникает периодическое чувство облегчения, связанное с как будто бы контролем над ним. Но это не решает принципиально ситуацию и не приводит к полноценной интеграции опыта утраты и горя. Женщина может хранить в шкатулке поладнее письмо своего возлюбленного, которое он передал ей перед расставанием, или украшения своей матери, фотографии, исторические документы и пр. – но все эти хранимые и тщательно оберегаемые вещи могут быть также свидетельством отказа от интеграции опыта утраты. Впрочем, конечно же, сохраняется актуальным вопрос, так ли необходимо «завершать» этот гештальт, ведь вместе с таки завершение, как будто бы утрачивается и связь с прошлым, поскольку горе и экзистенциальная боль являются самыми надежными стабилизаторами памяти.
Следует также отметить, что в качестве связующих объектов могут выступать не только материальные предметы. Вероятнее всего подобную роль может играть связанная со значимыми воспоминаниями мелодия, образ, аромат духов, эфирных масел или еды, и даже воспроизводимая в определенных обстоятельствах эмоция. Человек также может выступать в этой роли. В эмиграции мы можем искать сближения с соотечественниками, даже тогда, когда на родине мы вряд ли стали бы с ними общаться или наши дороги не пересеклись бы, но в условиях эмиграции фигура соотечественника приобретает особую психологическую ценность, особенно если он родом из тех же места. Такой человек может быть бессознательно наделен функцией, связывающей нас с воспоминаниями и опытом пребывания в условиях своей исходной страны.
Волкан дает следующее определение ностальгии – это аффект, ассоциированный со связующим объектом, или сам аффект, функционирующий как связывающий феномен. Он обладает своей адаптивной ценностью, поскольку может отчасти компенсировать трудности социальной адаптации, предоставляя некую дополнительную точку опоры. По мере социокультурной ассимиляции ностальгические переживания ослабевают, но, как правило, не исчезают полностью.
Результативность такой внутренней трансформации может быть различной.
А. Условно положительным результатом работы горя будет безболезненная частичная идентификация с внутренней репрезентацией утраченного объекта. Репрезентация такого объекта непротиворечиво встраивается в структуру индивидуальной памяти и его потенциал присваивается как элемент собственной идентичности. В силу этого обретается возможность взаимодействовать с данным объектом как элементом прошлого, и выполнять те адаптивные функции, которые прежде приписывались объекту утраты.
Б. Неудовлетворительным результатом работы горя можно считать полную бессознательную идентификацию с объектом утраты. В этом случае субъект, испытывающий горе, включает в свою бессознательную идентичность как положительные, так и отрицательные стороны утраченного объекта. Если до момента утраты по отношению к значимому объекту испытывались противоречивые чувства, скажем любовь и ненависть, то после его утраты подобные чувства начинают испытываться по отношению к самому себе. Как следствие, на этом фоне развиваются различного рода клинические симптомы психологической травмы утраты и депрессии.
В. Третий вариант трансформации объекта утраты связан с его превращением в высокофункциональный интроект. Такой интроект является объектным представлением, замещающим утраченного человека, обстоятельства или предмет, но человек не отождествляет себя с ним, как бы замирая в состоянии «вечной скорби». Поскольку не происходит ни полного, ни частичного слияния с объектом утраты, процесс горевания не завершается полностью и не наступает завершения «траура». Такое состояние удерживает человека на грани между успешным процессом завершения работы горя и риском погрузиться в депрессию.
Проявление интроецированного объекта, ассоциированного с объектом утраты, вне психики в реальном мире обозначается как «связующий объект». По сути, связующий объект – это экстернализированная версия интроекта. В качестве такого объекта может выступать любой предмет, прямо или косвенно указывающий или напоминающий объект утраты. В качестве объекта утраты может выступать человек, имущество, обстоятельства жизни или страна. Процесс горя касается утраты возможностей быть «там» и «рядом», а также возможности присутствия значимого человека в актуальном пространстве собственной жизни – в связи с его смертью или непреодолимостью по объективным причинам расстояния до этого человека. В качестве причин недоступности значимого человека (родители, дети, супруги) могут выступать политические обстоятельства (кризис/разрыв отношений между странами), финансовые (недостаточность средств), социальные (занятость на работе), семейные (болезнь кого-то из близких, забота о детях) или физическое расстояние (например, кто-то из близких или имущество находится на другом континенте). Иногда в качестве связующих объектов выступают те, которые принято называть семейными реликвиями – элементы одежды, украшения, иконы, книги, памятные предметы, фотографии: часы отца, икона бабушки, записная книжка мамы, игрушка ребенка. Связующий объект бессознательно соединяет образ или ментальную репрезентацию утрачено человека, страны, возможности с образом (репрезентацией) самого скорбящего.
В качестве объекта утраты может выступать страна. Она может быть утрачена в некотором своем прежнем качестве, например, когда мы понимаем, что прежней страны, такой, как она была некоторое время назад, уже нет и вероятнее всего не будет. Физически мы можем находиться внутри страны или в эмиграции, но, независимо от этого, мы понимаем, что утратили страну такой, кой она была прежде – до войны, по политического кризиса, до пандемии, до момента нашего взросления, до изменения нашего социального статуса. Это своего рода ностальгия, фиксированная на истории и исторической памяти, к которой мы причастны. Либо она может быть утрачена нами персонально в силу эмиграции в другую страну и стремления изменить свое будущее (ради самих себя и своей безопасности, ради личного комфорта и перспективности развития, ради детей). Существует закономерность, связанная с тем, что мотивация изменить свое будущее через эмиграцию в другую страну (и, фактически, в другой социум и в другую культуру) автоматически ставит под вопрос наше прошлое, связанное со страной исхода. Для того, чтобы организовать свое будущее на новом месте, нам нужно отказаться в той или иной степени от своего прошлого. Постепенно, если мотивация и понимание целесообразности эмиграции остаются стабильными, символический отказ от прошлого происходит. Но то, что мы называем ностальгией – это попытка удержать репрезентацию прошлой жизни в своем сознании, за которым стоят бессознательные привязанности, чувство незавершенности прошлого, печаль по значимым связям и фигурам. Связующие объекты в определенном смысле выступают замещающими объектами по отношению к тем, к которым сохраняется эмоциональная привязанность. Связующие объекты, соответственно, призваны смягчить или компенсировать боль утраты. В качестве таких объектов могут выступать любые, которые символически отсылают к опыту присутствия в тех места и в той стране, которые утрачены или недоступны в ближайшее время. Это могут быть фотографии, символические атрибуты страны (флаг, статуэтки, надписи), природные объекты, национальные атрибуты, элементы одежды, посуда, украшения.
Переживание ностальгической боли, независимо от характеристик объекта утраты – человек, имущество, страна – приводит к тому, что замещающему («связующему») объекту приписываются особые свойства, он начинает обладать особой «силой» и смыслом. Мы могли бы назвать такой объект фетишем, и по сути он таковым и является, с тем лишь исключением, что в нем не обязательно должен присутствовать эротизированный контекст. Но это фетиш в том смысле, в котором он отсылает к некоему иному контексту. И эта его функция способствует согласованию и упорядочиванию чувств, в том числе меланхолических, часть которых и выступает ностальгия. У. Питц (2019): «Фетиш обладает упорядочивающей силой, производной от его способности зафиксировать или записать уникальное событие, его порождающее так, что элементы, прежде разрозненные, объединяются в новую сущность. …Однако разрозненные компоненты, соединяемые благодаря фетишу в некую единую сущность, – не просто материальные фрагменты. Желание, убеждения и нарративы структуры, определяющие ту или иную практику, также закрепляются фетишем, зацикливаются на нем, так что его сила именно в способности повторять основополагающий для него акт образования сущности, объединяющей строго заданные отношения между определенными вещами, которые противном случае остаются разнородными» (с. 19 – 20). Разнородность, о которой здесь идет речь, касается в первую очередь фрагментов памяти, тех фрагментов, которые запечатлены в ней и связаны с событиями, обстоятельствами, объектами и фигурами прошлого. Фетиш, как замещающий объект, встроен в повествовательный контекст, и отсылает к прежнему опыту, сопряженному с глубокими переживаниями отношений, и связей – с местом, с людьми, с событиями, и в целом со временем пребывания «там» и «тогда» в «тех» обстоятельствах. «Связующий объект», выступающий формой фетиша, призван компенсировать ностальгическую боль утраты прошлого. Но если продолжить рассуждение несколько дальше и уйти в глубину ностальгической боли, точнее в ту глубину, которая скрывается за призрачной пленкой ностальгии, то мы окажемся в области неструктурированных желаний, рождающих столь же неструктурированные чувства и, в силу такой неструктурированности и оторванности от исходных объектов, они неспособны быть удовлетворенными когда-либо и в какой-либо приемлемой форме. Но желание, темни менее, не утрачивает своего потенциала, – несмотря на все усилия к его удовлетворению и на всю активность привычных психологических защит. Связующий объект в свою очередь выступает способом совладания с бессознательным желанием вернуться в прошлое, в материнскую атмосферу своей исходной страны или территории. Его основная функция в таком контексте заключается в структурировании ностальгического желания. В этом и заключается корень фетишистской фиксации на связующем объекте. – Часы отца. Икона бабушки. Мамина записная книжка. Чей-то дневник. Чьи-то серьги. Книга. Вырезанная из дерева статуэтка. Глиняная игрушка. Фотография. – Такой объект – это всегда нечто глубоко личное, чья «истина» и субъективная «подлинность» переживается как субстанциональное движение изнутри самости, из глубины субъекта, единство которого задано подчиненной ностальгическому желанию и боли телесной структурой, в ограниченную самостью морфологию, предметность материального объекта, всегда фиксированного во внешнем пространстве. Поэтому связующий объект в своей фетишистской данности всегда выступает часть расширенной телесности человека. И эта связь определяется условиями самости и опытом самотождественности человека своему опыту прошлого.
Связующий объект территориален – он может быть привязан к конкретной территории и иметь пространственный локус своего происхождения. Например, камень, взятый с вершины горы является символической копией этой горы и знаком ее постоянной актуальности; он обеспечивает трансляцию ее образа из прошлого в настоящее. Или раковина моллюска, взята с побережья, где семья провела последний совместный отдых перед вынужденным, вызванным войной, расставанием или переездом. Раковина выступает в этом случае знаком целостности семейной системы и знаком благополучного прошлого, которое превращается в мечту о будущем
Связующий объект историчен, поскольку воплощает в себе сумму опыта, отношений, событий – последняя и потому любимая чашка, оставшаяся от бабушкиного сервиза, конденсирует в себе значительный объем семейной памяти и служит основание для имагинативного и нарративного воспроизводства этого опыта. Как будто бы тени из прошлого воскресают каждый раз, когда в чашку наливают чай. Они составляют тот системный фон, на котором возможно создание будущего.
Связующий объект выступает способом воспроизводства и передачи ценностных кодов – в нем заключены идеалы отношений, событий, жизненный опыт человека, обобщенные смыслы. Такой объект всегда вызывает у человека сильный личный отклик.
В каждом такого рода связующем объекте, реализующем ностальгические чувства и фиксации, происходит соединение различных сущностей: событий, мест, людей, вещей, обстоятельств. В нем воплощается их совместное бытие («со-бытие»), то, что в категориальном аппарате Хайдеггера (1965) обозначается понятием Ereignis – это нечто, появляющееся в экзистенциальном поле зрения субъекта и указывающем на непрерывность персональной истории; это такого рода объект, который связывает периоды жизни и восстанавливает распавшуюся связь времен; и в этом же объекте звучит признание прошлого и признание принадлежности субъекта к этому прошлому. Как известно знание собственного прошлого и утверждение своей ценности в прошлом выступает фактором преодоления нарциссической травмы, которая актуализируется каждый раз в ситуации утраты – значимого объекта, связи, отношений или страны. Данное понятие указывает на вещь, которая обретает саму себя, т. е. свой смысл, значение и функцию, благодаря соединению в ее образе и морфологии прошлого и настоящего, фрагментов автобиографической памяти и осознания себя в настоящем – только здесь пребывающим и только теперь. Связующий объект является легитимным свидетельство «здесь-и-теперь» присутствующего субъекта, связанного также и с личными объектами прошлого. В некотором смысле присутствие связующего объекта – это форма заботы о своем прошлом, репрезентированном в воспоминаниях. Такой объект выступает средством удержания и актуализации воспоминаний. Распад реальности на событийные фрагменты и искажения воспоминаний требует такой заботы. Частью этого процесса выступает структурирование воспоминаний, восприятия (себя, других, актуальной реальности) и отношения (к себе, к другим, к актуальной реальности).
Возвращаясь к теории Волкана следует отметить, что поскольку ностальгический интроект выводится из внутренней психической реальности (эндопсихика) во внешнюю (экзопсихика), работа горя также проецируется вовне. В благоприятном варианте работа горя приводит к идентификации к «хорошей частью утраченного объекта», что укрепляет актуальную идентичность человека. Но в случае формирования неинтегрированого интроекта, выведенного вовне в виде связующего объекта, горевание может замещаться нескончаемой заботой об отношениях с объектом, выбранным в качестве связывающего. И тогда возникает периодическое чувство облегчения, связанное с как будто бы контролем над ним. Но это не решает принципиально ситуацию и не приводит к полноценной интеграции опыта утраты и горя. Женщина может хранить в шкатулке поладнее письмо своего возлюбленного, которое он передал ей перед расставанием, или украшения своей матери, фотографии, исторические документы и пр. – но все эти хранимые и тщательно оберегаемые вещи могут быть также свидетельством отказа от интеграции опыта утраты. Впрочем, конечно же, сохраняется актуальным вопрос, так ли необходимо «завершать» этот гештальт, ведь вместе с таки завершение, как будто бы утрачивается и связь с прошлым, поскольку горе и экзистенциальная боль являются самыми надежными стабилизаторами памяти.
Следует также отметить, что в качестве связующих объектов могут выступать не только материальные предметы. Вероятнее всего подобную роль может играть связанная со значимыми воспоминаниями мелодия, образ, аромат духов, эфирных масел или еды, и даже воспроизводимая в определенных обстоятельствах эмоция. Человек также может выступать в этой роли. В эмиграции мы можем искать сближения с соотечественниками, даже тогда, когда на родине мы вряд ли стали бы с ними общаться или наши дороги не пересеклись бы, но в условиях эмиграции фигура соотечественника приобретает особую психологическую ценность, особенно если он родом из тех же места. Такой человек может быть бессознательно наделен функцией, связывающей нас с воспоминаниями и опытом пребывания в условиях своей исходной страны.
Волкан дает следующее определение ностальгии – это аффект, ассоциированный со связующим объектом, или сам аффект, функционирующий как связывающий феномен. Он обладает своей адаптивной ценностью, поскольку может отчасти компенсировать трудности социальной адаптации, предоставляя некую дополнительную точку опоры. По мере социокультурной ассимиляции ностальгические переживания ослабевают, но, как правило, не исчезают полностью.