Акедия (уныние). Обозначает чувство утраты, возникающее после сильного ментального порыва; это вялое безразличие; это опустошённость души после ее переполненности переживаниями и чувствами. Симптоматические акедия напоминает сильную печаль, которой сопутствуют неопределенная тоска, подавленность, отвращение к себе (недовольство собой), вялость и пассивность. Как известно уныние (отчаяние) входит в число «семи смертных грехов». Мортон Блумфилд в своем исследование (ссылаясь на руководства по исповеди XVI века) отмечает признаки, сопутствующие акедии: равнодушие/холодность (tepiditas), слабость (mollities), сонливость/вялость (somnolentia), безделье (otiositas), откладывание на потом (dilatio), медлительность (tarditas), небрежность (negligentia), нетерпимость (incomsummatio), расслабленность души (remissio), нерешительность (dissolutio), неряшливость (incuria), лень/апатичность (ignavia), неверие (indevotio), отчаяние (tristitia), безысходность (desperation), усталость от жизни (taediumvitae) (Bloomfield, 1952). Противоположностью акедии, а значит, с точки зрения нравственного совершенства человека, добродетелями, выступают: терпение, сила воли и воодушевленность.
Сенситивность (ранимость). Повышенная чувствительность, сентиментальность, печальность, порой склонность к сильным экзальтированным эмоциям, гиперчувствительность к незначительным стимулам (уязвимость), нервность. Существует точка зрения, что чувствительность свойственна в первую очередь женщинам, и это социальный код, описывающий типичную женскую гендерную роль; у женщин она закреплена на уровне инстинктов. Что касается мужчин, то в этом случае чувствительность скорее выступает социальным феноменом, результатом имитации и подражания. Однако сложно сказать так ли это на самом деле. В истории культуры, среди писателей, музыкантов, философов, поэтов и художников известно значительное количество сенситивных натур (Ницше, Марсель Пруст, Кафка, Генри Джеймс, Вирджиния Вульф, Рильке, Витгенштейн).
Сплин (скука и отвращение). Сплин предполагает в своей структуре два основных чувства – скуку и отвращение. Подобного рода непохожие и неблизкие друг другу чувственные явления, осложняют понимание и однозначность трактовки сплина. Скорее ни указывают на сложность самого этого чувства и сложность стоящих за ним душевных переживаний. Отвращение – это скорее телесный феномен, это сильный и внезапный приступ неприязни и гадливости, который одновременно захватывает все органы чувств. «…Вялый, расслабленный, непристойный… <…> Я смутно думал о том, что надо бы покончить счеты с жизнью, чтобы истребить хотя бы одно из этих никчемных существований. Но смерть моя тоже была бы лишней…» – писал Сартр в романе «Тошнота». Эти слова как нельзя точно передают атмосферу охватившего человека сплина. Отвращение всегда чувственно привязано к вызвавшему его объекту или явлению; оно похоже на страх, но так, словно он переживается как нечто внешнее и такое, что не позволяет, не смотря на само это чувство, отвести взгляд, отринуть, отвратиться полностью. Отвращающий объект или ситуация обладают силой, удерживающей на себе внимание, или «застревают» в памяти и воображении. Скука выражает присущее сплину чувство пустоты и никчемности; она выражает собой отсутствие смысла (Хайдеггер) и невозможность участвовать в происходящем в связи с ощущением его бессмысленности. Связью скуки и отвращения служит отчужденность, как экзистенциальный фактор как первого, так и второго. Отчужденность – это своего рода завеса между человеком и миром, отсекающая все, что придает жизни смысл. Присутствующий в отчужденности разрыв с миром приводит к экзальтации ужаса и страха, и, в итоге к самоизоляции – человек не решается выйти из дома, столкнутся с реальностью, пережить этот опыт и испытать себя. Таким образом, сплин – это своего рода потеря окружающего мира, или полноценного контакта с миром; именно потому, что сплин погружает в «беспредельную тоску», природу вещам этого мира, это невозможность насладиться красотой мира. Вальтер Беньямин, характеризуя творчество Бодлера писал: «Сплин – это теплое серое одеяло с подкладкой из яркого блестящего шелка».
Ужас. Ужас порождается жутким, тем что хорошо известно и знакомо, что кажется предсказуемым, но вдруг, в какой-то момент выходит за границы предсказуемости, за рамки соответствия, это все тоже самое, но лишенное внутреннего, именно того, что делает явление или ситуацию присутствия той же самой какой она должна быть. Это разрыв реальности, разрыв между мнимым и очевидным, между фантазматически предсказуемым и данным в реальности, лишенной фантазматического флера. Жуткое – это нечто привычное, но лишенное внутреннего содержания и естественной полноты, это выхолощенная оболочка, в которой ожидается присутствие способности выражать и служить рефлексии, но этого нет, поскольку оболочка лишена содержания, в ней нет той полноты, в которой неразрывно спаяна наша собственная фантазия, предвосхищающая развитие сюжета обстоятельств, и реальность самого объекта (вещи). Мы верим в одушевлённость существа (кажущегося живым), но этого нет, мы думаем, что перед нами нечто неодушевленное, но вдруг оно подает некие признаки «жизни». Ужас охватывает от того, что вымысел вдруг кажется реальностью и то, что было мертво, вдруг оказывается живо. Фрейд писал: «Жуткое – это та разновидность пугающего, которое восходит к давно известному, знакомому…». Это нечто вытесненное, но затем вновь вернувшееся в сознание (в то мгновение, когда о нем и не помышляли). Иногда ужас прорывается из глубины в виде ночных кошмаров, когда нам кажется, что нечто присутствует или с нами что-то происходит, но это лишь мнимость сновидной реальности, которую мы начинаем понимать не сразу, но лишь полностью проснувшись. Ночные кошмары, переживание разнообразных страхов, ужасного и жуткого от соприкосновения с «бездушным» миром – одна из ярчайших категорий меланхолии.
Инсомния. Проще говоря, бессонница. Сам по себе данный феномен не страшен. Представление о том, что человек должен спать всю ночь не просыпаясь, все восемь или десять часов, не более чем обусловленное культурой стереотипное представление. Для того чтобы восстановить силы, достаточно нескольких часов глубокого сна. Но, по-скольку современный человек, по сравнению с человеком неолита, живет в более рафинированных и безопасных условиях, сну можно посвящать больше времени. Тем ни мене, сложно бывает игнорировать наши эволюционные корни, которые нередко противоречат установкам и мнениям культуры. И эти корни, уходящие в глубь веков, указывают что в ранние периоды человеческой истории длительный глубокий сон был скорее роскошью и редкостью. Сон как правило дробился на несколько этапов: первый ночной сон, более длительный и связанный с физическим утомлением организма, затем человек просыпался и проводил некоторое время (несколько часов) в бодрствовании, затем – предрассветный сон, менее глубокий, скорее посвященный созерцанию сновидений. Именно современная культура навязала мнение о то, что отсутствие ночного сна является чем-то противоестественным, и если это противоестественно, закономерно, что это состояние стали оценивать, как патологическое. Вместе с тем, изменение ритма жизни, режима занятости и праздности, несомненно, повлияли и на цикла сна и бодрствования; если к этому мы добавим еще и особые аффектации, связанные с меланхоличностью, тревожностью, кризисами идентичности и смысла, то, несомненно, патологизация в области сна и сновидений только усилится. И уже инсомния становится не просто фазой суточного цикла, но симптомом, требующим вмешательства и терапии. По своей сути, современная бессонница – это форма неестественного выражения напряженности, захватившей человека и не нашедшей естественного выхода; это попытка словно бы в последний момент что-то додумать, дорешать, но этот последний момент растягивается на несколько часов напряженного ментального процесса, телесных реакций, препятствующих погружению сознания в сон. Бессонница сродни навязчивости, но без выраженного чувства страха, той навязчивости, которая требует постоянного и монотонного усилия; это монотонность напряженного участия, лишенная выраженной фазы естественного затухания ментальной активности. Для современного человека, бессонница, это время, которое ничем не занято, поэтому оно пугает своей бесполезностью и непродуктивность, а также тем, что она захватывает область активности дневного сознания, проецируя туда ночное напряжение и утомленность от бессмысленного ментального процесса.
Психическая анестезия. Интенсивность аффектов, страх, психическая боль, также, как и физическая порой требуют анестезии, понижения чувствительности и реактивности. На фоне общей апатии, замирания внутренней чувственности и способности к сопереживанию возникает реактивная бесчувственность. Формально – это элемент процесса утраты контакта с собой, выраженный в крайней неполноте эмоционального ответа на обстоятельства жизни. И в качестве общей черты – угасание интереса к окружающему миру, к происходящему вокруг. Человек оказывается внутренне «остывшем» в мире, который кажется ему столь же «холодным», как и он сам.
Фуга (бегство). Внезапные, незапланированные перемещения в пространстве, переезды с места на место, и все это не редко сопровождается частичной беспамятностью, утратой воспоминаний относительно причин «бегства», его целей и деталей маршрута. Фуга сродни психическому автоматизму, но затрагивает более масштабные пространства и временные отрезки. В определенной мере – это бегство не только из одного места в другое, но и бегство от самого себя. В немалой степени фуга касается чувства тоски относительно бессмысленности и бесцельности жизни. Жажда смысла подчиняет себе механизм последовательной смены локаций присутствия субъекта. Внезапный отъезд без определенного плана и цели – это бессознательная попытка обретения «собственной территории», пространства собственных смыслов и целей, это всегда надежда на счастливую случайность, которая все изменит, все последующее развитие событий, надежда на случайную встречу, которая позволит обрести то внутреннее содержание, которого так долго не хватало. Потому бегство всегда выражает тайную надежду на нечто иное, чем то, что есть, или то, что было прежде. Такая тайная надежда – одна из типичных характеристик меланхолии, которая всегда следует в контексте уныния и сплина. Не смотря на физическую реализацию бегства (от одного места к другому), подлинное бегство всегда происходит в душе человека; фактически во внешнем выражении мы имеем возможность наблюдать внутренний процесс, который разворачивается как правило не осознанно и спонтанно; это своего рода порыв души, как бегство не от, а к себе, погоня человека за самим собой, ускользающем в беспамятстве, в воронках тоски и уныния. Через спровоцированный риск, неопределенность и неустроенность человек стремится поставить себя на некую грань, чтобы ожить, почувствовать себя – через агонию, сомнения и утрату привычного комфорта. Потеря комфорта интенсивно сталкивает с самим собой. Рафинированная реальность, лишенная риска, упрощает динамику, редуцирует структуру и лишает фактически какого-либо значимого содержания. Источниками и побудительными мотивами к бегству как правило служат беспокойство, глубокая подавленность, неудовлетворенность, тоска и внутреннее напряжение (словно бы что-то необходимо немедленно предпринять).
Нервность и тревога. Двадцатый век – это период коренных изменений в общественных и экономических процессах. Как известно любые трансформации и «революционные сдвиги» – в области технологий, в социуме – сопровождаются закономерным повышением тревоги и напряженности. Человек перестает отчетливо и ясно видеть свою перспективу в будущем, не знает, что его ждет за следующим поворотом истории. Он тревожится о себе, о своих близких, о своем привычном уклад жизни, о будущем, о перспективах развития и существования, в конечном счете – о том, какой мир будет окружать его через некоторое время. Нервозность – это яркая характеристика переходного исторического периода, это то, что испытывают многие в ходе социальных преобразований. Она стала частью суетливой городской среды, «где человек страдал от оглушительных звуков, толчеи и тесноты», от пребывания «на виду», от клаустрофобии и присутствия большого количества чужих и посторонних людей, от спешки и «безумного» ритма жизни. В последующем, когда люде в городах станет еще больше и они превратятся в мегаполисы с многомиллионным население, подобное напряжение связанное с переизбытком людей, с чувством толпы и с повышенной плотностью населения, назовут кроудинг-стрессом – стрессовой реакцией от пребывания в условиях с повышенной плотностью людей, с переизбытком случайных социальных контактов. Но в эпоху модерна все это только начиналось и города только начинали разрастаться. Развитие городского ландшафта предъявляло особые требования к человеку – от него требовалась быстрота восприятия и повышенная скорость реакции. Быть современным стало означать способность полноценного, т.е. адекватного и естественного, пребывания в среде, которая обещает риск, власть, удовольствия, карьерный рост, случайность, возможность измениться, скрыться от других, выставить себя на показ, изменить других или окружающий мир; это среда, в которой можно достичь самых высот, но она же может и уничтожить, сделав человека «никем», уничтожить все что ему знакомо и привычно, все то чем он сам является. Именно в этот период появляется новая категория личности – нервный человека, отличающийся беспокойным нравом, гиперчувствительностью, резкими перепадами настроения, несдержанностью и эмоциональной нестабильностью. На ее основе в последующем разовьется структура пограничной личности, столь характерная для эпохи постмодерна. Нервность, как характеристика личности, послужила основанием для развития психоаналитических исследований; психоанализ выступил одной из характерных черт эпохи модерна, спроецировав свои выводы в различные области науки и искусства – антропология, социология, история религий; со стороны искусства, детищем психоанализа несомненно является сюрреализм, основная философия которого связана с теорией сновидений и бессознательного символизма. В первой половине XX века «нервозность» стала приметой времени и приобрела некую особую привлекательность; отчасти она становится признаком интеллектуальности и даже элитарности - современный веку человек должен быть немного нервным. В этот же период предпринимаются попытке дифференцировать «норму» и «патологию» с точки зрения психического функционирования субъекта, попытки прочертить границу между «больной» и «здоровой» психикой. Именно нервность рассматривается в качестве такой границы; отчасти ею оправдывались трудности в полноценной социальной адаптации. Нервность рассматривается как следствие к гиперрефлексии, резких перепадов настроения и чувства потери; также она характеризуется беспричинной тревогой, чувством внутренней неудовлетворенности, ранимостью и склонностью к саморазрушительному и рискованному поведению. Возможно цитратнымы ядром в структуре личности нервного человека является тревога, связанная неосознаваемым конфликтом между меняющимся миром и консервативностью психики, стремящейся к стабильности и равновесию. Многое из проявленного в культуре первой половины XX века представляет собой попытку обретения такого баланса – если не для общества в целом, то хотя бы для самого автора.
Фатиг-синдром (усталость). Беспомощность, бессилие, утомление – от фр. fatigue – слабость. Это эмоциональная реакция на стремительное развитие технологий и общественных процессов, на увеличение скорости передачи информации и сам объем этой информации, превышающий естественные возможности человека к ее усвоению.